ГЕШТАЛЬТ-ПОДХОД В РАБОТЕ С НАРУШЕНИЯМИ КОММУНИКАЦИИ В ПАРЕ
(статья впервые опубликована в журнале «Гештальт-обзор», № 8, 2020 г. г. Киев)
В статье рассмотрены основные паттерны дисфункциональной коммуникации в паре. Изложен системный характер такой коммуникации. Перечислены виды прерывания контакта в семье. Приведены разные модели работы с парой в гештальт-подходе.
Нарушениям коммуникации в паре и семье посвящены теоретические исследования и практическая работа Г. Бейтсона, П. Вацлавика и соавторов, представителей Миланской школы семейной терапии (М. Сельвини Палаццоли и ее сотрудников) В. Сатир, Дж. Хейли и др.
У. Матурана и Ф. Варела указывали, что дисфункциональную систему создают не ее отдельные элементы (или один ее элемент), а онтологическим предшественником такой системы являются паттерны взаимодействия людей.
В гештальт-подходе существует ряд исследований работы с парой (Дж. Зинкер, С. Невис, Р. И Р. Резники, Ж.-М. Робин, М. Спаньоло-Лобб, П. Филиппсон и др.), и работа с прерываниями контакта партнерами занимает в них важное место.
Дисфункция появляется при взаимодействии двух Self (выход на границу контакта двух организмов, каждый из которых является для другого окружающей средой), и невозможность вынесения на границу контакта актуальных переживаний и потребностей порождает патологическую коммуникацию.
Коммуникация – это процесс передачи и получения информации, и что бы люди ни делали, они вынуждены общаться. Любые вербальное и невербальное поведение людей является коммуникативным. Когда мы говорим о коммуникации, то поразумеваем транзакцию, контакт двух или более собеседников. Сюда же следует отнести те символы или ключи, декодирующие сообщения партнера, которые собеседники используют. Любое сообщение проходит через ряд препятствий, «фильтров», которые могут исказить его до неузнаваемости.
В семейной терапии мы встречаем примеры неверной декодировки сообщения, когда человек интерпретирует слова собеседника неправильно, часто уходя от истины на очень большое расстояние. Дисфункциональные коммуникативные паттерны связаны с симптоматическим поведением, являются стабилизаторами семейной системы, призваны обеспечить незыблемость устоев (гомеостаз), и нельзя утверждать, что корень зла заключен в каком-то одном участнике (элементе) этой системы, которого могут привести в терапию как идентифицированного пациента.
Существуют ряд интроектов о семье, отступать от следования которым в большинстве случаев считается недопустимым. Так, например, Э. Эйдемиллер и В. Юстицкис упоминают пути «достижения супружеского счастья». Среди них рекомендация проводить все время друг с другом, не иметь разногласий и размолвок, быть всегда счастливыми, супруги также обязаны выработать общий взгляд на все жизненные сиутации. Если в семье что-то идет не так, то важно выяснить, кто именно в этом виноват. Нужно копаться в прошлом, если сегодня дела обстоят не так хорошо, как хотелось бы. Один обычно прав, другой – нет. Секс должен быть отличным [11].
Еще на одном интроекте, о котором говорят Р. И Р. Резники в своих интервью и лекциях, звучит так: «Двое становятся одним». Это – конфлюентная модель брака, взамен которой супруги Резники предлагают модель связи, о чем я напишу немного позже.
Часто пары, приходящие на терапию, жалуются на повторяющуюся ситуацию, в которую они попадают «против своей воли» и многократно перед этим поклявшись «больше никогда такого не делать и не говорить». Если терапевт сможет увидеть, «поймать» тот миг, когда «самолет заходит на следующий виток» и пояснить свое видение вклада каждого человека в «порочный круг», это будет очень достойной работой.
Для этих целей мы всегда предоставляем людям возможность говорить друг с другом в присутствии терапевта. Если они не знают, о чем беседовать или между ними очень большое напряжение, мы, тем не менее, призываем их это сделать, предлагая обсудить, к примеру, то, что они оба готовы обсудить с терапевтом.
Тогда мы увидим, как они говорят. Не только о чем, но и каким образом. Людям хорошо бы ясно изъясняться, чтобы быть понятыми и получать информацию от других. Терапеву приходится вновь обучать их говорить, вкючая обучению говорению на языке чувств. Это напоминает работу переводчика. Так, когда женщина произносит: «Ты подонок! Сколько можно являться среди ночи? Ты меня не любишь! Так и помрешь где-то в канаве!», то терапевт говорит: «Я злюсь на тебя, когда ты очень поздно приходишь! И боюсь тебя потерять!».
На мой взгляд, прежде чем перейти к системным паттернам, следует начать с индивидульных особенностях говорения/молчания и декодировки услышанного / увиденного.
Функциональный коммуникатор, по мнению В. Сатир [6], способен, не отклоняясь от темы, завершать части разговора или весь разговор. Он пособен признать, что, возможно он неправильно понял другого человека, выражать несогласие с аргументацией своей позиции в случае необходимости, говорить о своем отношении к собеседнику и происходящему, просить у собеседннка обратную связь, принимает ответственность за свою часть разговора, не говорит вместо другого, не приписыввет ему невысказанного. Он договаривает фразу до конца, а не произносит: « В общем, я сейчас…. Ну, ты понял….» или «В этой книге было про…… кстати, какой там курс доллара?»
Сейчас я перечислю дисфункциональные коммуникативные паттерны и причины их возникновения, сопроводив их своими иллюстрациями.
В. Сатир указала на 5 коммуникативных стилей, присущих людям. Это заискивающий, обвинительный, расчетливый, отстраненный и правдивый. У правдивого единственный недостаток – окружающие не готовы слышать правду.
Кроме того, она назвала нарушающие понимание формы коммуникации и их приичны.
Так, одно и то же слово может иметь разный смысл, разный денотат.
Например, если кто-то просит нас: «Расскажите о своем классе», не вполне понятно, что имеется в виду — школьный класс или социальный.
Мы встречаемся также с тем, что одно и то же слово может иметь разный смысловой оттенок, разный коннотат.
Например, слово «дядя» – относится к родственнику или к мужчине вообще? Имеет уничижительный или уважительный смысл?
Усложняют проблему и абстрактные понятия, символы, не имеющие предметного воплощения. Чем более абстрактно слово, тем непонятнее становится его значение.
Например, когда человек говорит: «Заботься обо мне!», другой сразу же «понимает», что тот имеет в виду. И идет заботиться. Он может проделывать это с огромным энтузиазмом, но другой будет недоволен. Он-то заботы может и не чувствовать, не видеть. В его родительской семье и последующем опыте забота выглядела по-другому. Он может призывать: «Ну, заботься же!», а партнер ответит: «Я забочусь!», а первый будет настаивать на том, что заботы не происходит, и это может привести к скандалу, если скрупулезно не прояснять, что именно для каждого собеседника стоит за словом «забота». Возможно, если по утрам, в восемь тридцать, приносить двести грамм молока в «той, голубой чашке» – это и будет частью заботы, в которой человек нуждается.
Важно, конечно, не свалиться в парадокс, когда на принесенную чашку молока следует обличительный вопль: «Ты не заботишься! Ты это делаешь только потому, что я это сказала!»
Существуют переживания, которые невозможно описать словами. Один человек использует слово в одном смысле, а другой воспринимает это так, как будто бы смысл был бы совершенно иным. «Я приду после двух» (приходит в десять вечера) – «А я ждал тебя в четырнадцать ноль пять!». Поэтому нужно прояснять точный смысл двояко толкуемых слов.
Сверхобобщения очень затрудяют понимание. Так, люди могут допускать, что один пример репрезентативен для всех объектов такого рода. «Все женщины хотят одного». Слова «всегда», «никогда», «все», «никто», «везде», «нигде», «все», «ничего» уводят от конкретики, а часто и от реального положение вещей.
«Меня никто не любит», «Ничего никогда не меняется», «Ты всегда обманываешь».
Дисфункциональный коммуникатор может проецировать, что другие разделяют его взгляды, ценности, чувства, и, помимо этого, догадываются о том, что он намерен делать. И не сомневаться, то он так же хорошо осведомлен о намерениях и состояниях близких людей – «Конечно же, они мне завидуют!»
Он считает свое мнение единственно правильным:
«Я знаю, как тебе нужно действовать! Сначал пойди в аптеку и купи себе такие лекарства…. Мне они помогают!»
Если это не слова Вашего врача, то, чтобы отделаться от советчика, следует сказать: «Вы – мой врач? Нет? Я не нуждаюсь в Ваших советах».
Он может полагать, что те объекты, которые он воспринимает или оценивает, не могут измениться, даже если с момента последней встречи прошло много лет: «Это так на нее похоже!»
Ему присуще черно-белое разделение мира и расщепление. Рассуждения его склоняются только к двум возможным альтернативам. «Либо ты за меня, либо против», «Если ты не придешь на мой день рождения, значит, ты предатель».
Он считает, что все знает о другом человеке, может «проникнуть к нему под кожу», и что процесс этот взаимен. Он требует телепатических способностей. «Ну, вы же понимаете, о чем я»; «Она прекрасно знает, что я об этом могу думать! Не собираюсь я ей об этом говорить!»
Считает, что те качества, которые он приписывает вещам или людям – это часть вещей или людей. «Это – очень серьезный, хмурый человек» (о преподавателе университета, «замеченном» за игрой в футбол в неурочное время). Склонен создавать фантазию о человеке, в которую тот должен быть помещен. Имеет дело, скорее, с фантомом партнера, чем с настоящим партнером. Тратит избыточные усилия на «втискивание» парнтера в свою проекцию. Следует сказать, что живому человеку в такой фантазии места мало.
Если человек, получающий подобные сообщения, столь же дисфункционален, как и отправитель, он будет отвечать либо согласием, либо несогласием.
Если он соглашается, нормальная коммуникация невозможна, поскольку он не может до конца понять, с чем именно он соглашается. Он может сказать: «Да, все мужчины таковы». А если не согласится, то скажет: «Нет, это женщины все таковы!». Дальше может последовать скандал.
Покольку не было прояснено, что же человек, использующий в речи сверхобобщения (тотальные проекции) имел в виду, говоря о каких-то «всех мужчинах» и о присущем им чем-то.
Если рецепиент пытается скрупулезно уточнить, о чем речь и что коммуникатор имел в виду, спрашивая, например: «О каких мужчинах вы говорите? О вашем отце? Это он так поступал с вами?», ему могут ответить, детально разъяснив эту информацию и привести ряд примеров. Он может также сказать, что это только его впечатление. Возможно, у другого человека совсем иной взгдяд на происходящее.
В. Сатир указывает на важный признак реакции на попытку прояснения: «Если отправитель является дисфункциональным коммуникатором, он может отреагировать на просьбу об уточнении множеством различных способов. Но все они, как правило, исключают возможность обратной связи.
И тогда беседа уходит в сторону от первоначальной темы.
Дисфункциональные коммуникаторы используют местоимения в неконкретной форме: «И вот он прошел мимо, с дурацким чемоданчиком», « Ой, слушай, они такое сделали! Ужас просто!»
На попытки узнать, кто же этот владелец чемодана и кто именно и что такого совершил, скорей всего, последует недоумение, а еще собеседника могут обвинить в тупости и недогадливости.
Пропуски целых смысловых фрагментов, которые «должны быть известны» собеседнику по умолчанию, напоминают способы общения 4-летних детей, о котором упоминал Ж. Пиаже. Так, ребенок может разговаривать с другим ребенком таким образом, как будто бы его собеседнику заведомо известны все факты, с которыми ознакомлен коммуникатор.
Иногда о таком способе общения говорят: «Мы додумываем друг за друга. Мы мыслим одинаково»:
- Ты не обиделась, что я не купил хлеба?
- Софи приедет завтра.
Имеется в виду следующее: «Нет, все в порядке. Я могу обойтись сегодня без хлеба, стану есть салат, у детей есть чипсы, а моя тетя, которая не мыслит завтрака без тостов, будет только с утра».
Иногда люди вообще ничего не сообщают, но ведут себя с окружающими так, вроде бы они это уже сообщили. Так, при подробном уточнении может оказаться, что женщина, которая обижена на мужа за отсутствие в ее доме цветов к праздникам, ни разу не сказала своему супругу о своем желании получать цветы.
Иногда мы будем видеть, как ни один из фрагментов разговора не может быть доведен до логического завершения.
Это может произойти «за секунду» до того момента, когда обе стороны могут уверенно сказать, что они договорились. И каждый сможет подтвердить друг другу, что больше ничего невыясненного и непонятного по этому вопросу не осталось.
Например:
- Договорились! Хорошо, я прийду завтра в десять утра, вызову такси, мы оденем детей потеплее и поедем в горы! Будь к десяти готова, возьми, пожалуйста, большой термос с чаем, а я привезу остальной провиант.
- А помнишь, как три года назад ты обманул меня и поехал в горы с Дженни? Ах ты, мерзавец!….
В приведенном случае редко у кого хватит отваги «сцепить зубы» и настоять на завершении договоренности. Скорей, человек выберет обработать оскорбление, заняв защитную позицию – оправдываясь или нападая в ответ.
Следует упомянуть о двойном послании. Его еще называют двойным зажимом или двойной связью (от англ. double bind). Термин передает состояние человека, попавшего в ситуацию своеобразной ловушки. Феномен был описан Г. Бейтсоном и соавторами в 50-60 гг. прошлого века [12] и характеризует наличие двух противоречивых сообщений или инструкций, поступающих одновременно или последовательно. Выполнение обеих инструкций невозможно, при ориентации на какую-то часть человек попадает в ситуацию, когда его в любом случае обвинят в ошибке, поскольку он не выполнил другой части инструкции. Г. Бейтсон считал, что человек никогда не победит в такой ситуации. Также этот человек находится в зависимом положении относительно инструктирующего лица и не может покинуть коммуникативное поле. Эти сообщения могут поступать
а) только на вербальном уровне – «стой там – иди сюда – стой там».
б) на разных уровнях. Одна часть может транслироваться на уровне содержательном, вербальном (то, что именно произносит коммуникатор, то, о чем говорят). А другая часть сообщения – на командном, метакоммуникативном, процессуальном (и это то, как говорят о том, о чем говорят).
Широко известно выражение-инструкция: «Будь спонтанным!». На первый взгляд, человек призывает другого человека к свободному самовыражению. Но в действительности он противоречит сам себе, приказывая собеседника последовать его рекомендации, что отменяет возможность спонтанности.
Хрестоматийный пример двойного послания – случай с женщиной, пришедшей навестить сына, пациента психиатрической клиники. Она обращается к сыну с вопросом, скучал ли он по ней. Сын делает движение навстречу матери. Она тут же отстраняется. Он приходит в замешательство, и, не зная, что делать, замирает и отодвигается. Мать укоризненно выговаривает ему, что он ее не любит, в то время, как она «все, все для него делает». Когда возмущенная женщина уходит, сын набрасывается на санитаров.
Такие сообщения сбивают с толку. Раньше полагали, что двойные послания являются частью репертуара «шизофреногенной матери», но последующие исследования не подтвердили корреляции во всех случаях заболевания щизофренией с наличием подобного паттерна.
Однако общаться с человеком, который часто использует этот паттерн, очень тяжело. Иногда остается только уйти в себя. Так, например, мать считает, что ее ребенок должен быть отличником и делает вместо него уроки, когда ему сложно выполнить домашнее задание. Отец, напротив, уверен, что мальчик должен справляться без посторонней помощи, и настаивает на самостоятельном выполнении заданий. Если мальчик послушает маму, то он предаст отца. Если послушает отца, то он ослушается мать. Мальчик уходит в компьютерные миры и вообще перестает интересоваться школьной наукой. Его приводят в терапию, назначив идентифицированным пациентом, хотя в действительности ребенок триангулирован супружеской четой в борьбу партнеров за власть, и поле боя проходит прямо по их ребенку.
Семейному терапевту важно не попасть в ловушку двойного послания на этапе формирования запроса. Пара может прийти с противоречивым запросом: один партнер просит «помочь развестись», а другой – «помочь сохранить брак». Очевидно, что удовлетворить запросы обоих невозможно. Но начинающие терапеты могут не заметить противоречия и пуститься во все тяжкие в смысле невыполнимости этой задачи. Поэтому хорошо бы помочь паре сформулировать общий запрос. Иногда это очень просто звучит: «Помогите нам услышать друг друга». И терапевту хорошо бы поставить пару в известность о невозможности и бессилии в разрешении проблемы, оформленной в виде двойного послания.
Вкладом исследователей лаборатории Пало-Альто была также концепция о пунктуации события. То есть событие, о котором рассказывают супруги, не стоит рассматривать с точки зрении определения, «кто первый начал». А применяя циркулярную логику, которая отвечает на вопрос «зачем?» (в отличие от линейной, отвечающей на вопрос «почему?») мы сможем увидеть, как действует система и как пара попадает в точку, с которой начинается новый «порочный круг».
Г. Бейтсон приводит пример о кошке, которая действует на метакоммуникативном уровне, играя с человеком так, как будто бы она нападет, но при этом не выпускает когтей. В этом ее действии содержится метакоммуникативное послание о том, что она не намерена нападать, что человек залуживает доверия, и что она сообщает о том, что он заслуживает доверия и т.п.
У людей гораздо больше средств для метакоммуникации – мимика, интонации, тоны голоса, гримасы, жесты, улыбки, в которых участвуют или не участвуют глаза… Люди также могут сопровождать свои сообщения еще и обозначением того, как следует к ним относиться. «Это была щутка» (Смейся!), «Я серьезно тебе говорю!» (Прими к сведению!) «А это приказ, который не оспаривается» (Подчиняйся и не прекословь!).
Дж. Готтман пишет о четырех всадниках Апокалипсиса, предвещающих семейную дисфункцию:
По мнению В. Сатир, любая коммуникация не может быть завершена один раз и навсегда. Но все же какие-то части ее завершить возможно. Следует взглянуть на то, каким образом люди организуют эту незавершенность.
Вспомним основные способы прерывания контакта в семьях, о которых пишет Дж. Зинкер. Эти способы человек приносит с собой в терапию.
«Проекция – бессознательный перенос собственных неприемлемых качеств на других – также может проявляться в фазе осознавания. Для проекции нужен человек, который дает о себе слишком мало информации и уходит от вопросов; другой человек, пытающийся что-то узнать и заполнить пробел в общении; сторонние люди, не вмешивающиеся в эти отношения. В жизни проективных семей или супружеских пар чаще всего отсутствует синхронность: тот, кто склонен к проекции, движется быстрее, а тот, кто является объектом проекции, заторможен и реагирует замедленно, всегда бесстрастен и терпелив. Отношения между членами семьи, мужем и женой становятся стереотипными, безжизненными, с небогатым набором вариантов. Как правило, у супругов или семей, поддерживающих проективный стиль жизни, есть «хваткий» лидер и пассивные равнодушные последователи. Такие отношения не предполагают никаких споров или живых обсуждений. Однако молчаливые соглашатели могут накапливать возмущение и проявлять его в неожиданных вспышках неудержимого гнева. Кажется, что по-настоящему в этой системе жив только один человек. Здесь проблема заключается в нарушении процесса совместной жизни, а не в содержании происходящего.
Интроекция – результат «заглатывания» инородного тела целиком, без всякой его ассимиляции. Интроекция и другие виды сопротивления контакту существуют только во взаимоотношениях между людьми: глотающий не может существовать без кормящего насильно, и наоборот. Интроекция предполагает очень небольшие затраты энергии по сравнению с тем количеством энергии, которая нужна для того, чтобы задавать вопросы или приводить встречные аргументы. Усилия, необходимые для того, чтобы действительно прийти к общему мнению, требуют времени и энергии. Когда человек заранее соглашается со всем, что ему предлагают, он почти не тратит энергии. Так же, как и проекция, интроекция избегает дискуссий. Конформность к установленным правилам порождает нечто вроде семейной летаргии. Если вспомнить, как ведут себя дети, когда им подсовывают невкусное, гнилое, нехорошее. Ребенок ведет себя по честному, он выплевывает невкусную порцию в лицо кормильцу. Срыгивает. Он не станет этой гадости есть. Наша задача – вернуть человеку утраченный или подавленный ресурс – выплевывать то, что не подходит.
В ретрофлексивной семье члены семьи не «протягивают руки» друг другу, не проявляют по отношению друг к другу ни тепла, ни ярости, ни любопытства, не делают никаких попыток повлиять друг на друга. Такое сопротивление сохраняется, если ни один из членов семьи не протестует или не настаивает на своем. Энергия прячется или сдерживается, и люди становятся недоступными друг другу. Люди несут в своем теле застывшую энергию, зарабатывая при этом множество соматических симптомов. Каждый живет, замкнутый в своем одиночестве. Они не делятся друг с другом своими обидами или болью и не предлагают свое тепло или утешение. Их личные границы малоподвижны. Они слишком заботятся о собственной независимости, каждый живет сам по себе, замкнутый в своем одиночестве. Самодостаточность в таких семейных системах ценится больше, чем общительность. Члены семьи стараются спрятать себя в психологической крепости. Контакт между членами семьи сведен к минимуму, они почти не делятся друг с другом значимым или личным. Интеллектуальный климат в этих семьях бывает унылым и неинтересным. При этом, как это часто бывает, их личные признания отправляются в дневники или иное тайное творчество.
В дефлексивных семьях люди избегают общения, переводя контакт в другую, не вызывающую тревоги, плоскость. Вместо того, чтобы устанавливать прочные отношения, участники рикошетом парируют реплики друг друга. Не замечая дефлексии, система старается принимать незавершенное действие как должное. Семьи и супруги с дефлексией находят безопасную тему для
разговора, чтобы достичь взаимного удовлетворения. Одно переживание растворяется в другом и исчезает. Это дает слабое движение и прочный результат. Границы между людьми размыты, плохо установлены, и таким образом членам такой системы удается избегать межличностного дискомфорта.
Конфлюенция является основным способом неприятия различий между людьми. В фазе осознавания люди, не оглядываясь, приходят к соглашению, даже не обсуждая мнения друг друга. Похожая ситуация возникает и в фазе разрешения, где требуется различение и разделение каждого голоса. Конфлюентные семьи также имеют тенденцию к ретрофлексии. Как и при ретрофлексии, они слабо руководствуются соображениями друг друга и не отличаются искренностью. В таких семьях царит род интеллектуальной лени, когда люди не желают думать всерьез о том, что говорится вокруг. Они могут легко согласиться с едва «пропеченной» идеей, которая при близком рассмотрении может не иметь никакого смысла. Любовь к ближнему – такая работа, которая предполагает несогласие друг с другом, а в результате дает им возможность прийти к лучшим и свежим решениям. Конфлюенция всегда препятствует таким совместным усилиям и тем самым препятствует возникновению опыта совместной жизни и любви. Энергия в таких системах нейтрализуется» [1].
Вернемся опять к приницпиальной незавершимости коммуникации. Рецепиентам коммуникации приходится дополнять адресованные им сообщения, основываясь на собственных догадках. Иногда это получается, а иногда догадки не имеют ничечго общего с действительностью. Например, муж встает со стула и начинает ходить по комнате. Жена считает, что он поступает так, чтобы ее раздражать, что он «специально» что-то делает ей назло. Он, в свою очередь, поясняет, что он ходит так, чтобы снизить уровень тревоги, которая поднимается в ответ на ее обвинения, что он с утра «злонамеренно» не дал ей поспать, когда собирал детей в школу. Таким образом, на метакоммуникативном уровне он ее бережет, так как иначе мог бы разораться и осыпать ее ответными обвинениями. Если вариант мужа не подойдет жене, она может продолжать настаивать на том, что он врет и делает все ей назло. То, что ее допущение может быть ошибочным, она предположить не может.
Чтобы быть понятным, сообщение должно быть конгруэтным, то есть его части не должны противоречить друг другу, быть ясными, не побуждать к двоякой интерпретации.
Если сообщение содержит противоречия, оно не может быть воспринято однозначно. Неконгруэтность коммуникации усиливается, когда части сообщения (вербальная и невербальная) рассогласованы.
Например, кто-то говорит: «Я против убийства животных, поэтому не пользуюсь кожаными вещами», одновременно надевая кожаные ботинки. Такие сообщения называются посланиями с «двойным дном».
Если информации недостаточно, то догадки следует проверять.
Людей, которые полагают, что партнер (или окружающие) всегда на них нападают или критикуют, клиницисты относят к параноидальным.
Случается так, что люди, поcтрадавшие от насилия в раннем периоде их жизни, могут принимать дружелюбное и нейтральное отношение за враждебное, а холодное и отстраненное – за любовь. И, конечно, личная терапия такого человека будет очень полезной. В работе с парами приходится иногда внедрять элементы индивидуальной терапии кого-то или каждого из партнеров. Мы, можем, например, сказать: «Марина, подождите, пожалуйста, несколько минут, пока я поговорю с Андреем. Потом вы обязательно выскажетесь по поводу услышанного». Но иногда процесс терапии может незаметно накрениться в сторону индивидуальной работы с кем-то из пары. Этого следует избегать, хотя бы сохраняя техническую нейтральность, а также рекомендовать каждому из пары обратиться к своему терапевту. И выносить на супервизию случаи, когда паре удается триангулировать терапевта таким образом, что он становится на сторону кого-то одного, упуская из виду системный процесс.
А иногда приходится признавать, что пара к терапии не готова.
Н. Олифирович описывает классическую пару, которая обращается за терапией – это обычно очень эмоциональная и экспансивная женщина, которой кажется, что партнер ее не любит. Он, на ее взгляд, холоден и отстранен. Она все больше усиливает натиск, мужчина все больше отстраняется, зачастую из соображений безопасности. Она делает все для того, чтобы ему надоесть, все больше и больше требуя и придираясь. Он все больше и больше прячется. Женщина настаивает на своем желании близости, на деле организуя отношения так, что преследует партнера. Партнер, со своей стороны, организует близость чужими руками [3]. Об этом говорит и Н. Рубштейн в статье «Парадокс созависимой пары» [5]. Замечено, что когда партнер появляется из «укрытия», идет навстречу и старается выполнить просьбы или требования, его действия встречают мощное сопротивление или, сразу после воплощеиия желаемого, появляется новое требование. Обычно эти требования увязываются с «доказательствами любви», но деятельность по предоставлению доказательной базы бесплодна. Это как пить из колодца, лишенного дна. Или насыщать ненасытного. Представьте Желудочно Неудовлетворенного Кадавра, о котором говорили А. и Б. Стругацкие. Он может разве что взорваться. Контроль и борьба за власть усугубляются, но никто и ничто не заставит сомневающегося поверить в то, что его действительно любят. Он будет требовать все новых доказательств и жертв. Тот может потребовать такого же взамен. Представим человека, который отрубает себе кисть руки, чтобы другому было хорошо. Тот в ответ отрубает кисть и себе. Но не успокаивается и желает, чтобы спутник жизни лишился руки уже по локоть. Этот процесс может длиться нескончаемо, в результате – два инвалида. У каждого может иметься большая фантазия о том, какой партнер «на самом деле». И он будет делать все возможное, чтобы спровоцировать другого на желаемого поведение. Чтобы обвинить в злокозненности и вредоносности. В этой фантазии людям обычно тесно. В случаях, когда человек «из большой любви» начинает приносить себя в жертву или пытаться втиснуться в чужую фантазию о себе же, он лишается себя. В этой связи вспоминаю цитату Р. Резника: ««Некоторые отношения, возможно, даже не должны были бы возникать, и их следовало бы закончить с самого начала. Иные отношения возникли лишь потому, что люди с самого начала сильно наврали друг другу. Конечно, опасно себя предъявлять, но еще более опасно себя не предъявлять. Если вы себя фальшиво предъявите с целью подходить под роль, то у вас возникнет такая система отношений, которая станет работать, когда вас там не будет».
Любой из пришедших людей может остановить терапию. Это обычно делает тот, кто блокирует изменения в системе. Поскольку мы не можем работать только с кем-то одним, остается с грустью и облегчением завершить отношения (это можно сделать в переписке).
Теперь перейдем к системному взгляду на процесс общения.
Начну с цитирования А. Шемена: «Теория исходит из аксиомы, что «не вступать в коммуникативные связи невозможно», что всякая деятельность, всякие поступки и действия, а отнюдь не только высказывание, являются коммуникацией, и она влияет на поступки другого, который, в свою очередь, не может не отвечать, не реагировать.
До того, как в 50-х гг. Л. Фон Берталанфи сформулировал общую теорию систем, различные дисциплины классической науки стремились вычленить из универсума изолированные элементы. Мало того, представители классической науки надеялись, что, соединив эти элементы вновь, теоретически или путем эксперимента, они обнаружат познанное целое или систему. Теперь мы знаем, что для понимания этого целого, нужно знать не только составляющие его элементы, но также и их связи: например, действие ферментов в клетке, осознаваемые или неосознанные ментальные процессы, структуру и динамику общественных систем. Задачей теории систем является анализ сходства форм в структурах различных систем для того, чтобы прийти к общей теории поля.
Итак, речь теперь идет не о «расчленении реальности на максимально возможное количество частей», а о том, чтобы понять взаимодействия, целое, организацию.
Система определяется как «саморегулирующаяся совокупность элементов, находящихся во взаимодействии», а еще точнее «саморегулирующийся комплекс, состоящий из взаимодействующих элементов, имеющий конечную цель, развивающийся и поддерживающий себя путем обмена веществом, энергией и информацией со своим окруженцем».
Но если нашим клиентом становится семья, понимаемая как организм, нам ближе определение системы, так как в нем уточнено понятие «целостности» как «совокупности взаимодействующих элементов». Сложность организма-семьи больше, чем организма-индивидуума, т.к. она состоит из нескольких организмов, неизбежно находящихся во взаимодействии. Системный подход постулирует, что всякое нарушение затрагивает функционирование именно всего организма-семьи, а не того организма-индивидуума, который является носителем симптома.
Повторим еще раз, что именно организм-семья, сталкиваясь с необходимостью регулирования внутри ли себя, или своих связей с окружением, может функционировать неправильно, избегать изменения, т.е. создания новых форм на границе контакта организм/среда. Гештальты остаются незавершенными, процесс не развивается, возбуждение блокируется, новые формы не могут возникнуть. Симптом, носителем которого является один из индивидуумов системы, определяет незавершенность, упорно избегая создания новых форм. В этом закрытом, одеревеневшем организме-семье индивидуум перестает быть открытым организмом, он сливается с организмом-семьей, отчуждается в пользу семейной патологии.
Гештальт-терапевту в этом случае следует работать над восстановлением границы контакта организм-семья/среда, он призван сделать возможным творческое приспособление всей системы, а не только ее индивидуумов. Запрос имеет смысл только в связи с контекстом, априори он не существует. Как это хорошо показал Г. Бейтсон, всякое человеческое поведение организуется и определяется через связи. Именно внутри такой связи, когда запрос и ответ воздействуют друг на друга, запрос выливается в определенные формы, а ответ моделирует запрос. При этом носитель симптома может взять на себя терапевтическую роль, при которой он не подвергнет систему опасности изменения и сделает терапевта соучастником отсутствия изменения» [10].
Теперь, следуя за В. Сатир, рассмотрим пример коммуникации супругов. Жена хочет пойти в кино. Она высказывает свою потребность неявным образом: «На соседней улице открыли кинотеатр», «У нас свободный вечер. Иногда так хочется в кино…», «Ты давно был в кино», «А Коля с Таней были в кино вчера…» и т.п. Муж может спросить, что она имеет в виду и хочет ли она в кино. В ответ она поведет себя так, как будто бы скрытой ее просьбы не было. Она скажет: «Нет, я просто так говорила, не обращай внимания», «Нет-нет, я думала, ты культурный человек!», «Ну и сиди дома дальше!». Еще позже она может скахать: «Мне вообще все равно, чего ты хочешь и как ты поступишь!», «Я уже ничего не хочу!».
На первый взгляд может показаться, что жена – дисфункциональный коммуникатор.
Но это не так. Если рассматривать петли обратных связей, мы можем предположить, что она ведет себя таким образом, ориентируясь на привычное поведение ее мужа. При ближайшем рассмотрении оказывается, что он обычно отказывает, и ей сложно переносить эти «нескончаемые» отказы. Поэтому она формулирует свою просьбу, камуфлируя ее разными способами, только чтобы ответственность ей не принадлежала, а потребность распознана не была.
За страхом получить отказ стоит идея о том, что если муж ее любит, то он должен во всем с ней соглашаться. И это ставит пару в ситуацию неразрешимой дилеммы [6].
Не могут два человека проявлять во всем постоянное единодушие. Они не могут каждую единицу времени хотеть одного и того же, относиться к чему-то одинаково, и вообще они являются двумя разными, отдельными людьми. Вместо решения вопроса сепарации-индивидуации каждого люди могут заниматься попытками контроля/подчинения. Давление усиливается. Возможно, неоднократное повторение и повышение тона заставит визави сделать так, как хочет его партнер – чтобы «отцепились», но успех в этом случае будет сомнителен. Это будет признанием вашей силы, но не ценности или привлекательности как личности.
В процессе совместной жизни люди сталкиваются с разочарованием, о чем молчат. У них рассеиваются проекции, о чем они тоже молчат. Интроекты ведут их в тупик, откуда человек может только страдать и защищаться.
Каждый хочет от другого человека заботы, но одновременно не хочет, чтобы тот им управлял и контролировал.
Получается взаимное двойное послание – «Заботься обо мне – Не приближайся» или «Не уходи – Я прекрасно без тебя обойдусь». Возмущение и взаимное недовольство растут. Каждого тяготит ответственность за другого, люди чувствуют истощение, гнев и обиду на партнера, считая того черствым и неблагодарным. При конфликте из прошлого моментально «подтягивается» шлейф опыта отношений с родительскими фигурами и прежними партнерами и проецируется на спутника жизни.
Коммуникативные составляющие подобной ситуации были названы Д. Джексоном «переключателем «прошлое—настоящее» (тот самый челнок, о котором говорят гештальт-терапевты). Так, ответ на вопрос терапевта «Как из миллионов людей на Земле вы двое выбрали друг друга?» может иметь психодиагностическую ценность, когда мы анализируем семейное взаимодействие. Такой вопрос позволяет супругам описать свои актуальные взаимоотношения под видом рассказа о прошлом. Более подробно этот феномен описан в работе П. Вацлавика «Антология человеческой коммуникации» [14].
В представленной Р. и Р. Резниками модели парной терапии обозначена эволюционная необходимость семьи в том виде, в котором она существовала несколько тысяч лет. Когда-то женщина не могла сама обеспечить себе и ребенку кров, пищу, огонь. Мужчина не мог выжить один, он бы вымирал. Поэтому людям оставалось слепиться в слиянии для того, чтобы обеспечить существование и оставаться вместе, пока кто-то из партнеров не умрет. Эта модель брака существует до сих пор, условия выживания совсем другие, и, как полагают Резники, поэтому большинство браков обречены на распад.
Резники говорят о том, что часто пары обращаются к терапевту в испуге. Часто один хочет большей дистанции, другой боится его потерять. Или один из партнеров хочет большего сбижения, а второй нуждается в отдалении и страшится поглощения.
Дальше привожу прямую речь Р. Резника:
«Базовая человеческая дилемма состоит в том, что мы хотим быть связанными с другими и хотим оставаться собой. Представители психодинамического подхода называли ее шизоидной дилеммой, кто-то называет дилеммой сепарации/слияния. Как оставаться с другим и как оставаться собой? Процесс этот происходит только в движении. Связь – это не вещь, это – процесс. Мне важно иметь близкий контакт, но важно и отделяться.
Существует опасность потерять партнера, оставаясь собой. И страшно потерять себя, оставаясь с партнером. Трудности начинаются с идеи, лежащей в основе западной модели брака. Она такая: двое становятся одним. В Старом Завете говорится об уходе человека от отца и матери и о том, как ему следует прилепиться к партнеру. Светская литература (Платон, к примеру) говорит о том же.
55 % первых браков завершаются разводом. Во вторых браках таких исходов уже 75 %.
Это не значит, что половина браков успешна. Если успешностью считать само пребывание в браке, то это так. А если критерием является удовлетворенность человека жизнью, то это совсем другая история.
Многие вынуждены оставаться вместе из-за страха одиночества. Кто-то боится остаться без финансовой поддержки. Это длится со времен, когда женщины не работали, не могли участвовать в голосовании, пребывая в традиционных патриархальных обществах.
Кто-то остается в браке, поскольку для него или для других это выглядит как успех.
Эти браки можно назвать «тайно несчастливыми».
В таких браках не происходит внешних «взрывов», а взрывается что-то внутри человека. Он платит горечью, разочарованием, злостью, депрессией, алкоголизмом, наркоманией и т.п.
Западная модель брака предполагает, что мы должны быть в слиянии.
Как только появляются различия, конфлюенция начинает разрушаться. Для видения различий нужны границы. Человек может не понимать, что другому тепло, когда он сам мерзнет. Холодно или тепло должно быть им обоим(
Слияние не позволяет различий.
Большая часть моделей терапевтической работы предполагает борьбу с различиями, цель клиентов – избавиться от различий, а задача терапевта –сохранять подобие.
Различия опасны, они воспринимаются как угроза для автономии, слышатся как критика, как слова «Ты мне не нравишься», а задача партнеров состоит в сохранении конфлюентной модели брака.
Пары могут бороться с различиями тремя основными способами: откладыванием (
«Я откладываю в сторону свои желания и интересы и становлюсь таким, как ты. Я теряю себя. Меня нет.»);
отстранением («Я устраняюсь, мне не нужно иметь с этими различиями дела. Мне это не нравится. Я теряю партнера.») и попытками избавления от различий («Я стараюсь избавиться от различий, делая партнера таким, как я»). Партнер или исчезает, или сопротивляется.
Это начало конфликта, который направлен обычно
в сторону эскалации. До взрыва, за которым следует отстранение.
Когда люди начинают спорить о том, что один любит и хочет сейчас шоколад, а другой – мороженое, то дело не в содержании, не в мороженом и шоколаде. Когда я хочу, чтобы ты любил сейчас или всегда шоколад так же, как и я, я совершаю насилие. Вместо того, чтобы прояснить, что для каждого значит его любовь к мороженому или шоколаду, из какого фона это происходит, люди начинают конфликт. Можно спросить, какой смысл для партнера именно в этой порции мороженого? Возможно, он ответит так: «Мне долгие годы рассказывают, что мне делать. Сначала родители, затем школа, государство, церковь. Я хочу хоть когда-то быть свободен выбирать и делать то, что я хочу. Как вот эту порцию мороженого".
Конфликт, повторяю, вовсе не о содержании. Не о том, в чем состоят различия, а о том, каким образом мы с ними справляемся.
Существуют, однако, ситуации, когда различия непримиримы. Например, один супруг хочет ребенка, другой наотрез отказывается. Или когда один заставляет другого перейти в свою конфессию, что является насилием. Но таких случаев процентов до пяти.
Мы с Ритой предложили модель связи. Она очень ясна. Для связи нужно присутствие двух человек.
Необходимым для хорошего контакта является право и умение поделиться первичным опытом того, что люди чуствуют друг с другом. Не замалчивать. Мы станем понятными партнеру. Например, кто-то может сказать: «Я не очень внимательно слушаю тебя сейчас, потому что дома остался больной ребенок». Также это поможет увидеть различия и создаст границу. Терапевт не должен говорить всего перечня своих переживаний в контакте с парой, но может делиться какими-то чувствами, возникающими к каждому из них или к паре в целом.
В работе мы обращаем внимание на характерологию каждого и на то, каким образом эта характерология влияет на систему – то есть, на то, что каждый из партнеров привносит в систему.
Партнеры привыкли не предъявлять себя такими, как есть.
Если они начнут заново знакомиться, в чем иногда и состоит запрос на терапию, то поймут, подходит им именно этот партнер, или нет.
Конфлюенция иногда – это прекрасно. Прекрасен секс, совместный танец, пение... Важно там не застрять.
Застревание в конфлюенции прерывает движение в сторону связи.
Мы возвращаемся в фон. Контакт случается в точке различий. Контакт – это непосредственный опыт. Никакого другого опыта для связи не существует.
Если я чем-то делюсь с человеком, то понимаю, что был им принят. Если он делится своим в ответ – я понимаю, что был встречен.
Мое возбуждение на границе контакта встречается с его возбуждением.
Я не застряю ни в контакте, ни в отдалении, ни в слиянии. Я могу наслаждаться контактом, отдалением и слиянием.
Я могу говорить о различиях, соединяясь с ними. Например, девушка хочет сблизиться со мной. Я могу быть напуган. И выбираю сообщить ей об этом. Она может разочароваться, разозлиться, обидеться. А может принять это.
Это – модель сотрудничества. Мы оба ишем пути, которые помогут обоим. Иногда это невозможно и ведет к разочарованию. Но это не конец жизни. Разочарование – ее часть, как и радость.
Для того, чтобы различия были признаны, важно знать, что существует более, чем одна реальность.
«Почему тебе не нравится этот фильм?»
А партнер смотрит этот фильм со своим опытом, со своим фоном.
Конфликт обычно состоит в том, чтобы решить, кто именно определяет реальность пары. Чье восприятие будет определять эту реальность? Мы не спорим, который день сегодня – среда или четверг. Вопрос в том, кто из нас это определяет.
И мы знаем, что пара часто забывает суть конфликта.
И мы задаем вопрос – какой смысл для каждого имеет происходящее» [4].
Сами супруги Резники говорят, что их брак иногда можно назвать счастливым. В предлагаемой ими модели вместо безграничного слияния наступает связанность, когда люди встречаются на границе контакта. Речь идет, на мой взгляд, о здоровой близости, когда можно отдаляться и приближаться без страха поглощения или утраты партнера.
Граница контакта – это место, которое отделяет и на котором происходит взаимодействие. Нельзя быть связанным с другим без границы, а границы быть не может, если в паре не два отдельных человека, а, напртиив, она представляет собой существо-гекатонхейра, когда непонятно, где чья рука и нога.
Важно право человека на отдаление. Хорошо бы, чтобы каждый имел для этого время и «здоровое» место, куда бы он смог удалиться для восстановления сил, чтобы соскучиться, в конце-концов. В некоторых семьях отпуск по отдельности невозможен, а еще супруги могут работать в одной организации, являясь неразлучными. Качество контакта соответствует качеству отдаления. Насколько хорош контакт, настолько хорошо и отдаление.
Для этого следует обучать людей говорить честно о себе и о том, как они к чему-то относятся. Если человек выбирает молчать, то он останется нераспознанным и неведомым, как Джон Доу (Джоном Доу называют неопознанных никем мертвецов). Конечно, у каждого имеется некий исторический опыт, и, возможно, когда-то молчать о себе было необходимо, чтобы выжить, но сейчас, возможно другие времена. Это следует проверить – безопасно ли говорить? Конечно же, имеется риск. Мы не всегда получим положительный отзыв или ответ «Да».
Терапевты не должны хотеть паре какой-то судьбы. Система живет по своим законам, и никто не может знать, как ей будет лучше. Даже если к нам приходят «хорошие, симпатичные ребята», а в нашу систему ценностей входит прочный многолетний брак, мы не можем вместо клиентов решать, как им быть дальше.
Терапия пар – про выбор. Оставаться с этим партнером или не оставаться. Р. Резник говорит о том, что «жалеет некоторых людей, что они не разошлись задолго до того, как убедились во взаимной несовместимости. Иногда на определение этого уходят годы.
Кто-то десенсибилизируется, утрачивает чувствительность, отчуждает опыт, чтобы оставаться вместе любой ценой. Вместо человека появляется зомби или сомнамбула. Им легко управлть, он, похоже, на все согласен. Жизнь становится серой, монотонной, похожей на бесплодную равнину, но что же делать – «Все так живут» и «Что хотеть от семьи спустя 30 лет брака? Чтобы все веселились?»
Если человек уйдет в изоляцию, он теряет партнера.
Если попадет в слияние – утрачивает себя.
80 % семейных проблем возникают от того, что пара неспособна справляться с различиями. Не с самими различиями, а с их присуствием в жизни. Несогласие, другую точку зрения воспринимают как предательство, измену и урозу потери партнера.
Поэтому человек пытается стереть различия, сделав партнера похожим на себя. Тот «должен» делать все так, как ему предписано, так как другой «лучше знает» и «хочет хорошего». Партнер, в конце концов, восстает. Начинается борьба за власть» [4].
Иногда шантаж.
Процитирую Р. Лэйнга:
«Когда-то, когда Джек был маленьким, он хотел быть со своей мамой все время, и боялся, что она уйдет.
Позже, когда он немного вырос, он хотел быть подальше от своей мамы, и боялся, что она хотела бы, чтобы он был все время с ней.
Когда он вырос, он влюбился в Джилл, и хотел быть с ней все время, и
боялся, что она уйдет.
Когда он стал еще старше, он не хотел быть все время с Джилл, и боялся, что она хотела бы быть с ним все время, и что ее пугало то, что он не
хочет быть с ней все время.
Джек пугает Джилл, что оставит ее, потому что его пугает, что она
оставит его» [2].
Понимание различий и честность в самопредъявлении поможет паре понять, как им пребывать вместе, и что делать дальше.
В случаях неявного нарушения границ, маркером которого может быть переживание боли, злости, отчаяния, бессилия и т.п., очень сложно доказать, что границы нарушены (да и стоит ли?). Так случается в ситуациях, когда мать младенца пытаются включить в борьбу за звание «лучшей мамы для этого ребенка». Это обычно проделывают родственницы – ее или мужа – по восходящей или нисходящей линии. Когда в зависимой паре кто-то располагает всеми правами, а у другого человека – только обязанности. Когда во время сепарации подростка или молодого человека у его родителей другие понятия о приемлемых «для всех» близости и дистанции. Когда кто-то считает, что мир ему должен, а любой отказ или несогласие принимает за тотальное отвержение и символ отсутствия любви. Когда переворачивают реальность. Когда обесценивают, надеясь, что другой поверит и смирится. Когда человека с ясными границами объявляют коварным, строптивым, сумасшедшим. Обычно все это прикрыто миссионерскими обоснованиями и пасторальными лозунгами.
Существует ли способ раз и навсегда прекратить вторжение, когда атаки на наши ценности, убеждения, образ жизни и решения продолжаются? Следует помнить, что атака может исходить из желания (иногда его подменивают термином «жаление») сохранить представление о мире того, кто атакует. В его картине мира вы должны выглядеть и действовать по-другому. Ваша собачка должна выглядеть и действовать по-другому. Ваш рабочий стол должен быть другим. Один только вид вашего рабочего стола может вывести из себя! В картине мира того, кто атакует ваш рабочий стол, скорей всего, отсутствует возможность чувств условно «негативного» спектра. Он «не может» злиться на вас, он может только любить вас и желать добра. Взаимное обсуждение переживаний с ним невозможно, он этого «не перенесет», а затем расскажет вам, что и ваши чувства неуместны и неправильны. Только за ним сохраняется право оценивать (привычка оценивать заложена с детства, и комплимент – не всегда искренняя радость, он может содержать скрытую экспертизу), советовать (так как вокруг – идиоты) и лезть через ваш забор, игнорируя наличие ворот и калитки.
Вам сообщат, что вы делаете «не так, как надо». Стремление прояснить, что происходит, в форме вопроса «Что я делаю не так?» может привести к ответу «Все!». Или «Ты что меня спрашиваешь, ты и так все знаешь», «Не доводи меня до греха, я не хочу ссориться!», «Ты все делаешь так! Просто у тебя на столе беспорядок». Или даже: «Ты хочешь сказать, что я дура?» или «Не нападай на меня!»
Добавлю, что вопрос «Что я делаю не так?» содержит стремление угодить, подстроиться, что при большой ценности отношений выглядит искренним желанием прояснить ситуацию и договориться. Знайте, что любые ваши вопросы по поводу «нетаковости» предполагают ваше априорное согласие на то, что с вами не все в порядке [8].
С точки зрения М. Спаньолло Лобб, целью терапии пар является не то состояние, чтобы партнеры не ругались, а достижением каждым из них творческой спонтанности, чтобы они «могли получать удовольствие и чувствовать себя живыми, целостными, творческими на границе контакта своих отношений» [7].
Автор пишет о «базовой процедуре» работы с парами, направленной на поддержку того, что пара уже делает хорошо. Сессия начинается с того, что пара усаживается напротив терапевта, иногда на вращающиеся кресла, и на протяжении всей сессии партнеры общаются друг с другом, обращаясь к терапевту только за помощью. Терапевт смотрит на происходящее, по меткому выражению Сони Невис, как на «партию игры в пинг-понг», вмешиваясь только по необходимости.
Очень важно дать партнерам поговорить друг с другом прямо на сессии. Тогда это освободит от вынужденности слушать долгие «мемуары» об острых и фоновых событиях «там и тогда». Все будет происходить на глазах терапевта, «здесь и сейчас», и материала для исследования будет достаточно.
И первым шагом в модели С. Спаньолло Лобб является предложение партнерам обсудить друг с другом то, о чем они хотели бы говорить с терапевтом. Это поможет преодолеть сопротивление – когда люди избегают даже смотреть на другого, не то, то обращаться к нему и отвечать на его реплики. На этом этапе возможно узнать, зачем пара пришла. Терапевт увидит взаимодействе пары в присутствии посторонних, заметит, не пытаются ли они его вовлечь в роли третейского судьи или перетянуть на чью-то сторону. Например, клиентка может сказать: «Когда мы поссорились, я написала заметку в дневник. Я могу дать вам ее почитать, но не хочу, чтобы Коля это видел. Коля, отвернись!».
Следующим шагом будет выяснение ресурсов пары – того, что им удается хорошо делать вместе. «Чем больше удается паре распознать островки, где они хорошо функционируют, тем больше ресурсов для решения проблемы, с которой они обратились. Иногда партнерам не удается найти ресурс в их функционировании, и они оказываются не чувствительными не заинтересованными в возможности взаимодействовать удовлетворительно. Это усложняет работу, и за этим стоит болезненный опыт партнеров. В этом случае, терапевт может попросить найти несколько вещей, которые они умели хорошо делать вместе как пара. Это делает задание более исполнимым для всех пар, и возвращает им смысл быть парой, несмотря на то, что относит к моменту в прошлом.
То, что пара экспериментирует именно в момент безысходности, когда обращается за помощью, спонтанно делая что-то, чтобы функционировать лучше, является большой поддержкой Это дает им возможность синхронизироваться друг с другом на почве пережитых парой контактов, уверенно опираясь на фон опыта, в котором, хотя только в прошлом, была возможна близость.
Итак, этот шаг подготавливает партнеров к восприятию позитивных интенциональностей другого несмотря на переживаемый страх, что один не примет другого. Следовательно, они готовы к следующему шагу/
После того, как вследствие второго шага достигнуто изменение обстановки и ясность перспективы (люди пришли не с целью обвинения, а для того, чтобы лучше узнать друг друга), люди могут перейти к обуждению того, чего именно им хочется от партнера. «В случае, если стиль партнеров обвиняющий или если их общение больше сосредоточено на вине другого, а не на том, чего бы они хотели, то нужно осознать обманутые ожидания и поддержать их, пока они не трансформируются в выражение желание, а не в обвинительную коммуникацию» [7].
Под четвертым шагом М. Спаньолло Лобб понимает осознавание супругами того, что партнер находится с ними не для того, чтобы лечить их раны, а для создания новой реальности. На этом этапе проекции рушатся, партнеры воспринимают себя как вынужденных становиться чужими с целью нового знакомства [7].
П. Филиппсон считает, что «терапевт может исследовать актуализацию Self семьи, ориентируясь на происходящее прямо перед ним. Он не может знать наверняка, как ведет себя семья. Он может только видеть то, как семья ведет себя в присутствии третьего лица. Его подход направлен на исследование системных отношений, он может усиливать проблемную ситуацию парадоксальным образом или объяснять сам парадокс, что не противоречит системному подходу. Одной из задач терапии, является исследование того, «какие процессы и каким образом поддерживают наблюдаемое поведение пары или семьи, а затем и того, кто именно может принять ответственность за их поведение и изменить его так, как они желают» [9]
Гештальт-терапевт, работающий с парой, не занимается анализом отдельных особенностей поведения каждого, а, скорей наблюдает, какие реакции вызывает поведение человека у других, как влияют друг на друга слова и действия людей. Если он поддастся жалобам какого-то человека, то он автоматически может присоединиться к супругу, который считает другого «ненормальным», так называемым «Идентифицрованным Пациентом». Одна из задач терапевта – вывести ИП из-под этого стигматизирующего ярлыка.
Например, жена жалуется, что муж позволил себе жуткие оскорбления, накинулся на нее почти с проклятиями. Как выясняется, за неколько дней до того он рассказал ей, что иногда ему нравятся другие женщины, но не более того, он к ним даже не приближается. Она в ответ на это гордо сообщила ему, что она никогда не рассказывает ему, что ей нравятся другие мужчины, а, в отличие от него, бережет его. А он – ловелас и черствый человек. На самом деле на метакоммуникативном уровне она сообщила ему, что ей часто нравятся другие мужчины. Хотя пыталась сказать, что она ведет себя «лучше» его и заботится о нем. Можно только представить себе, какие картины разыгрались в фантазиях мужа после ее сообщения. Через несколько дней он, в ответ на ее очередные обвинения в инфантилизме пожелал ей доброго женского пути, послав ее ко всем чертям.
Здесь терапевт может отметить «ситуацию-перевертыш». Обычно партнеры обвиняют друг друга в похожих проступках.
Или, например, когда кто-то начинает жаловаться на своего партнера, что с ним ни о чем невозможно договориться, то терапевт может заметить, что люди «подвешивают» договоренность.
- Я так хочу поехать к морю.
- И я…
Дальше разговор заходит о чем-то другом, что как будто бы дает его инициатору право жаловаться, что с другим невозможно ни о чем договориться. Терапевт может обратить внимание на то, что никто из партнеров не попытался продвинуться к обсуждению прекрасного «морского» отдых. Не предложил даты, места, брони отеля, не обсудил мелких деталей, вплоть до того, кто из них, за что и в какие сроки отвечает.
Это может очень удивить клиентов. Но на этом месте может появиться новое Self семьи.
П. Филиппсон говорит следующее: «Работая с парами, таким образом, я предлагаю принять на себя обязательство оставаться вместе, скажем, шесть месяцев. Поступая так, они часто замечают перемены в отношениях, им гораздо легче разобраться с проблемами и признать потребности обоих. Это не означает, что они определенно останутся вместе через полгода – кто-то останется, а кто-то – нет. Однако даже если они решат разойтись, то сделают это с ощущением того, что сначала они хорошо потрудились, чтобы встретиться друг с другом. Чтобы по-настоящему попрощаться, необходимо сначала по-настоящему сказать «здравствуй»!» [9].
И знаете, что представляет особую сложность?
Научить человека говорить о себе.
Когда ему о нем же сообщают: « Ты – дурак! И плохой человек!», он продолжает говорить о себе: «Я не согласен. Когда я это слышу, я злюсь и хочу остраниться от тебя».
Не осыпает партнера оскорблениями в ответ, хотя в эпоху пост- и постопостмодерна это в порядке вещей.
А говорит о себе.
И хорошим достижением партной терапии будет та сессия, когда терапевт сможет «отдыхать», наболюдая за общением двоих людей, а потом сообщает о желании покинуть их на несколько минут, чтобы не смущать своим присутствием молодых (или не очень) людей, которые прекрасно обходятся без него.
Литература
- — — — — — -
Приглашаем в учебные программы:
Дата публикации
Подпишитесь на нашу рассылку и получайте последние новости и интересные материалы нашего института
Подписывайтесь и следите
за обновлениями
Оставьте свой номер телефона и наш менеджер свяжется с Вами в самое ближайшее время
Оставьте свой номер телефона и наш менеджер свяжется с Вами в самое ближайшее время
