Москва, Большая Якиманка, д. 40, стр. 7

Путь к тёмной башне

ПУТЬ К ТЕМНОЙ БАШНЕ

(о зависимости, контрзависимости и взаимозависимости)

 

«Я уже несколько лет страдала из-за него. Как сделать так, чтобы я прекратила страдать?

– Выдержать. Страдать, как страдают при потере. Зная, что это конец. Надежда утрачена. Он не вернется.

– Но, когда я уходила, он опять меня дергал.

– Вы продолжаете надеяться. Страдания продлятся, пока вы будете его ждать. После он будет от вас отрекаться, вы будет страдать дальше, возможно, всю жизнь.

– Я не хочу страдать. Мой лимит исчерпан. Я отдала три года!

– Вы так говорите, как будто бы у людей действительно есть лимит страданий. И вам выдали три года.

– Я хочу сейчас перестать страдать. Так как каждый день я вижу его, а рядом его нет. Вроде бы он призрак. Я говорю с ним. Он в комнате у меня. Это невыносимо. Нужно ему позвонить. Тогда мне будет легче.

– Вы говорите, что общение с ним сводит вас с ума, вы лежите потом в больнице и ничего не можете делать. И что общение с ним вас в конце концов убьет. И, похоже, это может случиться. То, что происходит с вами, обычно для людей, переживших потерю. Они «оживляют» умерших. До тех пор, пока не смирятся с необратимостью утраты.

– Мне не интересно то, что вы говорите. Я хочу ему отомстить за все, что он со мной сделал. Я же люблю его! Что мне делать?

– То, что и Анонимным Алкоголикам. Вставать с утра и повторять: «Я не звоню, не пишу и не пытаюсь увидеть его сегодня». И так каждый день. Через некоторое время вам станет легче. Или не делать этого. Но понимать тогда, на что вы идете  при таком выборе.

– Это тяжело. Я так не хочу. Я хочу его видеть. Чтобы все время было хорошо, и чтобы он меня не предавал, как делал все эти годы. Остался навсегда.

– Да. Но это все, что я могу сказать вам в ответ на: «Что мне делать?» Я не могу призвать третьего человека в вашу жизнь и побудить его навсегда там остаться.

– Мне не подходит так. Я хочу большего.

– У меня больше ничего для вас нет, увы.»

Это – фрагмент диалога с девушкой-аддиктом отношений. Очень хочется, чтобы она со временем смогла вернуть себе свою жизнь.

Мне очень нравится такое определение:
«Аддикция – это несовершенный способ приспособления к субъективно или объективно невыносимо сложным условиям деятельности и общения. Аддикция может рассматриваться как попытка бегства из реальности в некое соседнее смысловое пространство, в котором можно отдохнуть, порадоваться, собраться с силами для того, чтобы вновь возвратиться в мятущуюся и небезопасную ситуацию реальной жизни». (Рабочая тетерадь «Зависимости»  к учебному курсу «Теория и практика гештальт-терапии»).

К сожалению, мы встречаем несколько уничижительное отношение к людям, живущим зависимым образом: «Фу, алкоголики! Я веган! Здоровый образ жизни веду!», «Конечно, таблетками закидывается от безделья, от слишком хорошей жизни. Работать надо! Попробовал бы пахать, как мы, без продыха с утра до ночи. И ночью тоже.», «Водурра! Дурра дурная. Бросила б его, не мучилась. Нашла бы хорошего.».

Мир, таким образом, расщепляют на «хорошую, независимую, здоровый образ жизни ведущую и самозабвенно работающую» и плохую, заклейменную тавром зависимости, части. Не ведая того, что зависимость присуща всем. Мы все дышим, в конце концов. Если перекрыть кислород и чуть жарче Солнце сделать, то что произойдет? Если отменить гравитацию, то все, что может взлететь, взлетит. И не вернется.

«Хорошие» и «плохие» (социально отвергаемые) зависимости, как и любой феномен жизни, присутствуют всуе. Христос был зависим от социальной группы и пребывал в духовном поиске. Ему было можно.

Маяковскому было можно царапаться в двери Лили и Осипа Бриков, когда они там замыкались от него и от всего мира. А Есенин и Дункан? Почему-то никто не кричит: «Ай-яй-яй! Какая созависимая пара!»
Некоторые люди, скорей, из конкурентных соображений, обесценивают современников – деятелей культуры, обо что-то одно – «наркоман, алкаш». А песни? А то, что это живой человек? Да, в молодости разносил гостиницы после миллионных концертов (наутро покрывая все убытки), да, с женой разбегался. Зато сейчас у них все в порядке. И тогда было все хорошо. Только в другом порядке – нужном и подходящем им тогда.
Хорошо бы помнить о том, что, если человек таким образом справляется, то он только так может. Сейчас. Не видит он иных путей.

Задача терапевта – расширить его кругозор и поведенческий репертуар. Чтобы научился по другому достигать того состояния, к которому он стремится уйти из монотонной, унылой, а часто и тяжелой, травмирующей ситуации. Берри и Дженей Уайнхолды писали, что на работу с созависимым поведением нужно столько месяцев, сколько лет человек жил с привычным паттерном. Это до появления видимых изменений. Бад Федер указывает на период восемнадцать месяцев, необходимый для того, чтобы при  постоянном повторении новых способов поведения застывший гештальт растворился.

Химические зависимые (а жизнь их действительно может оборваться после какого-то времени деградации) выбирают зависимость духовного поиска или уходят в религию. Так они дольше проживут. И там они счастливы. И ходить в храм и блюсти пост, на взгляд большинства, хотя бы не вредно для здоровья. Так, компьютерные аддикты становятся программистами, тестировщиками и прочими айтишниками. Трудоголическим образом  справляются. Им там интересней. Им абстракции подавай. Холодный драйв знания. Еще и деньги хорошие платят.

Если пойти в обратную сторону, перед нами предстанут печальные факты, когда профессиональный или экстремальный спортсмен, завершив карьеру, становится алкоголиком. Жизнь его до завершения карьеры состояла только из спорта, все было призвано обеспечить достижения. Когда карьера завершилась, а человек не нашел, чем заменить ежедневный изнурительный труд, восхищение зрителей и сладость победы, он может оказаться в ужасающей пустоте, которую может решить заполнить быстрым, недорогим и доступным каждому способом. Эйфорическая идея об избавлении от зависимости раз и навсегда останется эйфорической идеей. Механизм этот выдан каждому, входит в комплектацию в большей или меньшей степени и работает пожизненно.

В терапии клиентов с аддиктивными паттернами важно соблюдение сеттинга, устойчивое и стабильное присутствие терапевта, чтобы у человека, пришедшего за помощью, была возможность опоры и взаимодействия не со спасателем, преследователем или жертвой, а со взрослым партнером, который поможет клиенту разделить с терапевтом ответственность за происходящее в терапии, а потом принять на себя ответственность за происходящее в собственной жизни и экстраполировать это на весь контекст отношений клиента, поскольку терапия является фрактальным процессом. Конечно, это займет долгое время. Терапевт не должен бояться собственных признаний сложностей, отчаяния, стыда и бессилия, тогда и человеку, пришедшему за помощью, будет легче признать свои страдания, страхи, ощущение изолированности, которое сопровождает людей, стремящихся сбежать в слияние. Клиент будет чувствовать, что он не один. Есть еще кто-то, кто пережил болезненный опыт (не обязательно в точности повторяющий клиентскую историю), но живет дальше.

В острых случаях – как при алкогольной или наркотической деградации или в том, который проиллюстрирован в начале текста – остается одно (чтобы не погибнуть) – вот это магическое «Я не пью сегодня».
Когда объект аддикции становится токсичным. Когда он становится убийцей. 
Если человеку повезло, и он  это заметил.

Часто люди сталкиваются со страхами, что это может повториться. Им будет стыдно. Это, на их взгляд, перечеркнет титанические, поистине Геракловы усилия, превратив их в Сизифов труд. Происходит игнорирование рецидивов: «– Я не курю несколько месяцев. Я бросил. Навсегда. Только вот перед подъездом твоим сейчас курнул. Но это не считается.
– Да, ты не куришь семь минут». 
Дальше  – работа про избегание стыда.

Избегание стыда, вины, боли – то, что ввергает человека в бег по кругу. Люди чувствуют себя цирковыми лошадками. И повторяют то же самое – короткий путь к счастью. Дешевый и быстрый путь. Плохо – купил водки. Нудно – пошел туда, где плохо, но, по крайне мере, не нудно. Но какой широкий спектр переживаний в ситуациях, где возможно почувствовать себя живым!

Так поступают жертвы насилия и катастроф (физического, эмоционального и наблюдавшие насилие – например, участники боевых действий). Постфактум, через много лет после травматической ситуации, они выходят на поиски рискованных ситуаций, обеспечивающих интенсивные ощущения. ЧакПаланик в «Призраках» описал такую скучающую парочку аристократов, которые развлекались ночными вылазками «на дно», чтобы добавить в жизнь адреналина. Пока не стали свидетелями убийства. Потом боялись, что их найдут и убьют тоже. Иногда хождение «на дно» может оказаться последним трипом.

Да, что сорваться может быть стыдно. Поэтому люди скрывают характер отношений с объектом аддикции. Рассказывают, что не пьют, не видятся с Васькой и уже не ведают, где открыли новый игорный дом.

Но при рецидиве есть возможность сравнения жизни с объектом аддикции и без него и последующего выбора направления, в котором можно двинуться дальше.

Похожая ситуация приключается с дауншифтерами после долгих лет трудоголизма. Перед этим происходит несколько пробуждающих эпизодов – например, оказался с сотрудниками на пленэре. Корпоратив отмечал. Отошел в кустики, устремил взор в небо, вспомнил, как в детстве хорошо ему в лесу было. Одному. И как никуда спешить было не нужно. Обрадовался. Вернулся к сотрудникам, почувствовал легкое отвращение. Отошел в лесок – обрадовался. А потом собрал финальную картонную коробочку и уехал в пещерный город в Крыму жить. Или на Гоа. Или в деревню. А не зайди он в кустики, так бы, возможно и таскался на постылую работу еще какие-то однообразные годы.

Или некто в очередной раз расстался с любимым «мерзавцем». Если повезло, и он нашел в себе силы на встречи с другими людьми, то у него есть возможность обратить внимание на то, как относятся к нему другие люди. Заботятся – шарфик завязывают, беспокоятся, выспался ли. Иногда проходят годы до того момента,  когда человек сможет заметить этих людей рядом.

И тогда возможно сравнить – когда тошнит, а когда не тошнит. Когда человека охватывает отчаяние, а когда сопровождают спокойная радость и безопасность. И выбирать то, что больше по душе.

Приключать приключения возможно и другими способами (и этому способен научиться человек, пришедший в терапию с запросом избавления от токсичной зависимости). Не нужно забывать о том, что если кому-то важно сохранение идентичности благородного и порядочного человека, хорошей жены, верного друга и стабилизация  значимых отношений той ценой, которую он готов платить (иногда приходится жертвовать своим временем и планами), то он имеет на это право. И люди находят способ жить своей жизнью, не жертвуя собой, рядом с пьющим партнером, например. Не забывая о том, что пока родной и близкий отправился в соседнее смысловое пространство, то возможно заняться своим смысловым пространством. А если мы беспокоимся о нем, то можем сказать: «Если ты там застрянешь надолго, на годы, мне будет тебя не хватать. Но я буду ждать тебя». И тот почему-то вдруг перестает бесчинствовать, во всяком случае, не так часто и злостно это делает. В семейных системах все происходит циркулярно. Никто не начинает первый. Каждый влияет на каждого.

Например – супруги обиделись друг на друга, пережив взаимное отвержение в разное время. Чем больше муж отдаляется, в том числе прибегая к алкоголизации («Жена не переносит запах спиртного. Тогда я смогу не пойти к ней в спальню. И тогда она меня опять не отвергнет, в сексе не откажет»), тем больше жена напирает. Давит и преследует – «Ты меня не любишь! Не приходишь ко мне! У меня нет мужа! Ты мне не муж!». Если муж рискует, выбирает все же прийти и начать романтические ухаживания, жена начинает гневно восклицать: «Это ты врешь все! Я ничего не хочу! И ты не хочешь. Ты  пришел только потому, что я сказала! И вообще ты мне мешаешь спать!» (тоже опасается отвержения). Дальше все начинается опять. Он замыкается в себе. Она преследует. Оба в отчаянии. У них возникает  впечатление тупика и волчьей ямы, из которой невозможно выбраться. Страшно, стыдно и поэтому невозможно что-то обсуждать. Дети берут на себя часть напряжения, которое вываливается в виде симптома.

Никто никому не доверяет. Взаимный контроль усиливается.

Недоверие и контроль – это то, чем зависимость и контрзависимость отличаются от взаимозависимости.

Люди ведут себя с партнером так, как будто бы рядом находится младенец, который не справится сам. Помешает идти, под ногами будет путаться, еще и упадет! В случае созависимости мы берем его на руки или шлепаем по попе. Или обвиняем, что помешал нам идти, когда он уже способен сам передвигаться. В случае контрзависимости мы не заводим младенца. Открещиваемся от привязанностей. Так как люди, к которым мы привяжемся, могут путаться под ногами. А мы сами справимся. Возникает иллюзия контроля. (Иногда в таких случаях на человека, идущего  в одиночку, в горах вдруг падает живой камень, и «ой, все!» Никого нет рядом. И коньяк забыл взять, чтобы рану промыть, если что. Но «не может ничего такого случиться!». Все  под контролем.).

Научиться доверять и перестать контролировать сложно. Особенно тем, кого предавали, отвергали или как-то внезапно понесла до того неспешная и добрая лошадь. Это риск – доверять. Риск остаться одному. Риск расстаться с иллюзиями.

Путь к доверию другим лежит из точки доверия к себе.
Долго разбираться – чего хочется, а чего не очень? От чего плохо? От чего хорошо? Как можно получить хорошее по-другому? Перейти от нарциссически грандиозных форм к теплым, живым и доступным. Обычным. От недостижимых алмазов в каменных пещерах к подаренному другом рисунку.

А не сучить ногами с воплями: «Где мой алмаз? Иди отсюда и возвращайся с алмазом!» И как же ближний будет прав, когда возмущенно спросит: «Кто ты такой, чтобы я тебе алмазы носил?».

И, если ближний хочет отправиться в свой путь, в свои смысловые пространства, не обязательно зависимой природы, то пусть идет. Даже если он идет к Темной башне, К ней в поэме Роберта Браунинга шел Чайльд Роланд, а у Стивена Кинга – Стрелок Роланд Дискейн. Так мы отпускаем ребенка совершать его первые шаги. Если мы доверяем ему. Конечно, ребенок может упасть и набить шишку. И будет неуклюже ходить поначалу. Но научится. Мы могли бы вечно носить его на руках. Права носить его у нас никто не отобрал. Но это не постоянная обязанность. Иначе он никогда не пойдет сам. Он вырастет, и тогда сможет прийти и попросить: «Мам, помоги мне!» И мы обнимем его. И поможем. А не начнем скармливать ему гадкие для него котлетки. Если не просит – значит, справляется сам. Как может. Может быть, мы бы справились лучше. Но мы – не он. И никто в его ботиночках не ходил.

Я иногда спрашиваю – «А чем выбор человека пить пиво, когда ему плохо, отличается от выбора человека работать дрессировщиком, идти на войну, иметь запасы шоколада, десятки ненадеванных туфель и фенобарбиталовых пузырьков «от сердца» в каждом углу квартиры?» Другой вопрос – плата за выбор.

И вот, если кто-то готов на риск остаться без близких (люди-то еще и умирают, в конце концов, никто с нами не останется навсегда, и мы можем покинуть мир раньше многих наших знакомых, так что – не дружить тогда или не жениться, чтобы не мучиться потом?), то это про взаимозависимость. Когда с близким хорошо. Но и без него тоже. Когда есть своя жизнь. Когда он уходит, мы его ждем. Понимая, что в пути его ждут соблазны, опасность и приключения.

Фантазирую, что Дон Румата*, спроси его о том, как быть в случаях, если человек застрял в зависимых дебрях, ответил бы так – «Почему бы благородному дону не выпить хорошенько в выходные, а потом не поработать самозабвенно пару дней, а после не прыгнуть с парашютом или не сбегать на Монблан?».

* – герой  повести А. и Б. Стругацких «Трудно быть богом» (1964 г.).

                                                   — — — — — — —

Приглашаем в учебные программы: 

BLACK FRIDAY в МИГАС!

Скидки 30% и 50% на курс Психолог-консультант

Базовый тариф - скидка 30%
120 000 84 000 рублей
Тариф экстра - скидка 50%
200 000 100 000 рублей
:
:
: